Рязанов Александр Николаевич  ( 30.01.1935-26.08.2019)

Автобиография

«Родился я 30.01.1935 г. в деревне Самойловка Балахнинского района Нижегородской области. В возрасте полутора лет остался без отца. Он трагически погиб. Через два года после гибели отца мать вышла замуж. Это было в 1939 году. Весной 1941 года у меня появилась сестренка, а в июне того же года началась война. Мать в это время нигде не работала. Вскоре отчима забрали на войну, и мы остались жить втроем. Было очень тяжело. Мне было чуть больше пяти лет, сестренке три месяца от роду. Помощи ждать было не от кого. Деда по материной линии тоже вскоре отправили на войну, т.к. он был врачом. Вскоре он погиб, попав под бомбежку в санитарном поезде. Тяжелые времена моего детства заставили меня очень рано повзрослеть

Я очень рано научился читать и писать. Стихами я начал заниматься, наверное, еще с детских лет. Будучи нянькой у своей сестры, я, чтобы уложить ее спать, выдумывал разного рода баюкалки. В подростковом возрасте еще в вагонах поездов также что-то выдумывал. Играя на гармошке, часто выдумывал и пел частушки разного уровня корректности уже в юношеском возрасте. Уже в это время стали возникать и неприятности как по поводу частушек, так и стихов и басен.»

Как человеку принципиальному, прямому, имеющему на всё свое мнение, Александру Рязанову, как и его стихам, нелегко пришлось в жизни

А.Н. Рязанов прекрасный охотник и рыболов. Живя в вятских краях полюбил местную природу. Живет в г. Слободском. В настоящее время на пенсии..

Издал рукописную книгу «Все, что осталось»(1990).

В 2010 году вышла книга А. Рязанова «ИСПОВЕДЬ ПРОЖИТОЙ ЖИЗНИ»: сборник стихов басен.

В книгу вошли поэма «Земляки», «Слобожане», стихи разных лет, басни, политические частушки, прорываются и лирические мотивы. Словом, всё, как в жизни. Ведь и сама книга – исповедь, размышление, подведение итогов.

Рязанов, А.Н. Исповедь прожитой жизни… : сборник стихов и басен / А.Н. Рязанов.- Слободской : МУ «Слободская городская библиотека им. А. Грина».- 2010.-  68 с.

«Время идёт. Уже жизнь на закате.
Всё холоднее становится кровь
Жизнь за ошибки страданием платит
Но до сих пор не уходит любовь.
Сколько продлиться всё это?
Не знаю. Держит в тисках она словно меня
Видно судьба моей жизни такая
С нею мне жить до последнего дня.

Слобожане

Слободской в глубинке Вятской
В те далёкие года
Начал бурно развиваться.
Разрасталась Слобода.
Появился люд торговый,
Разномастные купцы:
Александровы, Махнёвы,
Бакулевы, Платуновы…
Плотники и кузнецы…
На Архангельск к Беломорью,
Где по тракту, где водой,
Пролегла дорога к морю
Через город Слободской.
«Край когда-то был отсталым», -
Часто люди говорят.
« О ремёслах знали мало»,
Только, кажется мне, зря
В этом деле упрекают
Слобожан. Неточность тут.
Просто, видимо, не знают,
Этот край не изучают,
А порою просто лгут.
Был отсталым? Я не верю
тем словам. Неправда здесь.
В этом полностью уверен.
Много в том примеров есть.
Вот один. Стоит церквушка.
Ей три века позади.
Ведь когда-то ту «старушку»
Плотник наш соорудил.
Вятский плотник. Житель здешний.
Слободской простой мужик.
Для потомков неизвестный.
Где схоронен? Где лежит?
А работал он когда-то,
Церковь ту соорудя,
В тысяча семьсот девятом
Без единого гвоздя.
Всё из дерева строенье,
Где на шкант, а где в заруб,
В превосходном исполненье
Чисто выполненный сруб.
Мастера всегда водились
в этом крае. Неспроста,
Что во Францию возилась
На показ церквушка та.
Вот другой. Он цел доселе.
Дом у площади стоит.
А ведь в нём, на самом деле,
Самый первый банк открыт
был в Российском государстве
по велению царя.
И о том указе царском
Документы говорят.
Был народ, допустим, тёмный.
Но некто иной, как он,
Слободской купец проворный,
Анфилатов Ксенофонт,
Из Европы путь проделав,
Обогнув немало стран,
Вёз свои товары смело
продавать за океан.
Приведу пример и третий.
Колокольных мастеров,
Может кто-нибудь и встретит
Родов с Вятских берегов.
Средь музейных экспонатов,
Что укрыты под стеклом,
Те, что сделаны когда-то
Русским вятским мужиком.
Там, на венчике отлитом,
Приглядится и прочтёт:
«Мастер – Бакулев Никита»,
Слободской отливки год.
Могут кто-то удивляться,
Речь услышать от отца,
Если скажут, что в столице,
Возле Зимнего дворца
Пробегали резво тройки,
А в упряжке под дугой,
Заливался трелью звонкой
Колокольчик Слободской.
А теперь лежит на полке.
Снят с расписанной дуги.
Не разносит трели звонкой,
Чем гордились ямщики.
Монастырь в двухстах саженях
от него просторный храм
возвели. И на моленье
приходили по утрам.
Шли под бой часов на башне.
Шли под бой колоколов.
Это ж память дней вчерашних,
Наших предков-земляков.
До сих пор в том храме служба
Православная идёт.
Он годами не нарушен,
Сохраняя свой приход.
Винокуры, кожемяки,
Сплавщики, меховщики…
Мастеров здесь было всяких.
Жили с толком мужики.
Есть поверие такое:
(Если врут, и я совру)
Вятский плотник, будто б вроде
Самому царю Петру
При строительстве фрегата,
Дома, храма иль дворца
Не стерпел. Сказал когда-то,
Подкорив царя-отца:
- Что ты делаешь, детина.
Иль тебя попутал Бес?
Ведь загубишь ты лесину.
Ты пойми. Ведь это ж лес!
Для него подход особый.
Топором его не рань.
Приглядится и прочтёт:
«Мастер – Бакулев Никита»,
Слободской отливки год.
Могут кто-то удивляться,
Речь услышать от отца,
Если скажут, что в столице,
Возле Зимнего дворца
Пробегали резво тройки,
А в упряжке под дугой,
Заливался трелью звонкой
Колокольчик Слободской.
А теперь лежит на полке.
Снят с расписанной дуги.
Не разносит трели звонкой,
Чем гордились ямщики.
Монастырь в двухстах саженях
от него просторный храм
возвели. И на моленье
приходили по утрам.
Шли под бой часов на башне.
Шли под бой колоколов.
Это ж память дней вчерашних,
Наших предков-земляков.
До сих пор в том храме служба
Православная идёт.
Он годами не нарушен,
Сохраняя свой приход.
Винокуры, кожемяки,
Сплавщики, меховщики…
Мастеров здесь было всяких.
Жили с толком мужики.
Есть поверие такое:
(Если врут, и я совру)
Вятский плотник, будто б вроде
Самому царю Петру
При строительстве фрегата,
Дома, храма иль дворца
Не стерпел. Сказал когда-то,
Подкорив царя-отца:
- Что ты делаешь, детина.
Иль тебя попутал Бес?
Ведь загубишь ты лесину.
Ты пойми. Ведь это ж лес!
Для него подход особый.
Топором его не рань.
Ты сначала так попробуй:
Отойди. В сторонку встань.
И от комля до вершины
осмотри. Да не спеши.
А тогда свою лесину,
Как положено, теши.
Не пори напрасно спешку.
Не губи свои труды.
Посмотри-ка, лиго, Леший…
Растуды тебя туды.
И сказал ещё работник:
- Если сможешь, царь, прости.
Хоть и царь ты, но, как плотник,
Не сумел ты дорасти.
От такого царь опешил.
- Стой, холоп! Ты кто такой?!
Шепчет плотник: «Леший, леший…
Бес попутал…» - «Ну-ка? Стой.
Расскажи мне мудрость эту.
Заругался почему?
Поделись своим секретом.
Пусть я царь, а вдруг пойму?
Поучи, коль рангом выше
ты по плотницким делам.
Да чтоб я не только слышал,
А познал и сделал сам!
Коли смел царю перечить,
Не сробел… Да не дрожи.
Если рот открыл для речи,
так на деле покажи..
Не покажешь, - будешь битым.
Убедишь, - тому и быть,
Если ты не лыком шитый,
Обещаю наградить».
Осмелел мужик: «Так слушай,
Что поймёшь, на ус мотай.
Погляди. А там, как нужно,
Хочешь бей, хошь награждай.
Мы – народ исконно Вятский.
Дом наш – лес. А лес – наш дом.
Дед мой был лихой и хватский.
Не обижен был умом.
С топором ушёл в могилу.
На смекалку был мастак.
Обладал немалой силой –
Между пальцев гнул пятак.
Был тебя чуток повыше.
По рекам водил плоты.
Вся округа знала Гришу.
Может, сам, однако, слышал
Где-нибудь об этом ты?
Был на Каме. Строил в Бедой.
На Казань не раз ходил.
Был мужик лихой и смелый.
Кма домов соорудил.
Для любой постройки новой,
Лес валил пилой лучковой.
По диаметру и пню
Подбирая на корню.
Чтоб когда-то сук отпавший,
Сердцевина и обзол,
Дом, построенный однажды,
Ненароком не подвёл.
В нашем деле нужна смётка.
Не тяп-ляп, шаляй-валяй.
Пусть ты царь, а я работник,
Только ты запоминай:
Мелкий слой клади снаружи,
Крупный слой клади снутри.
Глаз да глаз в том деле нужен.
Да гляди не просмотри.
Говоришь, что в этом толку?
Покрути своей мозгой –
Крупный слой сильнее монет.
Меньше мокнет мелкий слой.
Крупный слой сильнее рвётся.
Больше щели у него.
Та наука мне даётся
от прадеда моего.
Приведу пример отдельный –
Вот возьми, к примеру, смоль?
А в смолистое изделье
Не полезет сроду моль.
Вот и вся моя наука,
Пётр Лексеич – грозный царь.
А теперь возьми-ка в руки
Свой топор да сам ударь
Обушком лесину эту
От вершины до комля,
Да послушай, как при этом
Жилы в дереве звенят.
Гулкий звук. Удар упругий
Если дерево даёт,
Лес хорош. Пойдёт на струги
И для мачты подойдёт.
Звук глухой. Сомнётся тело.
Какова лесина та?
Тут, скажу тебе я смело,
Зелен лес. В нём пустота.
Под обзолом – верхним слоем
Нет хороших крепких жил.
Значит, дерево пустое
Лучше в дело не ложи.
Помню, как отец-покойник,
В этом деле поспешил.
И себе на подоконник
лес зелёный положил.
И за это поплатился,
Сам себе беду создал:
Подоконник развалился,
иструпел и враз пропал».
И сказал довольно смело:
- Пётр Лексеевич, дружок,
А теперь пора за дело.
Покалякаем ужо.
Пощади… Не жми мне руку!...
Больно, леший. Нету сил.
Сдали б мне тебя в науку,
Не тому бы научил.
И царю, как надо делать,
показал. Весь вымок тот.
Всё лицо его и тело
Враз покрыл солёный пот.

Так что память предков наших
Вам хранить и умножать.
Нашим детям, внукам вашим
Ни о чём не забывать.
«Край когда-то был отсталый»,-
Очень часто говорят.
Значит, край свой знают мало.
Только думаю, что зря.

Правда в глаза.

Однажды Псу, что шел с охоты,
При встрече так сказали кто-то:
«Ну, как успехи? Как дела?
Охота как твоя прошла?»
И в разговоре, на прощанье,
Меж прочих высказанных слов,
Ему сказали: «До свиданья.
Ну, Сукин сын, бывай здоров».
И Пса как будто подменили,
Он грозно выставил клыки
И зарычал что было силы,
Готов загрызть, порвать в клочки.
В миг разразился громким лаем:
«Подлец! Глупец! Дерьмо! Нахал!
Порву и насмерть закусаю
За то, что так меня назвал!»
И у людей порой бывает,
Когда порвать готовы, съесть
За то, что прямо называют
В глаза таким, каким он есть.

Родник и бык.

В лесу зверями найден был родник
С прохладною и чистою водою.
Чтоб круглый год служил он водопоем
для всех зверей, и был поставлен Бык.
Оказана Быку большая честь.
А если так, то нужно постараться.
Бык сразу же решил за дело взяться
И промычал: «Готов исполнить! Есть!»
Напрягнув мускулы и навострив рога,
Трудился Бык с рассвета и до ночи.
Вокруг того лесного родника
Всё с корнем вырвал, всё переворочал.
Ни кустика, ни деревца вокруг
На сотни метров близко не оставил,
Перепахал копытами весь грунт
И даже указатели поставил.
Открыт к нему был доступ всем ветрам.
Зной, солнце, пыль, песчаные заносы.
И с той поры уже не стали там
Ронять туманы утренние росы.
Родник прохладный очень быстро ссох,
А вскорости и вовсе пересох..
Как плохо, если в жизни родники
Берутся обустраивать Быки.